Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений] - Роберт Хайнлайн

Все это было сделано для того, чтобы я мог изучить фэрли-досье посетителя до встречи с ним. Я даже мог иметь досье перед глазами и во время визита, так как часть поверхности моего стола представляла собой не что иное, как экран, скрытый от взгляда посетителя, а если он имел привычку во время беседы расхаживать по кабинету, я всегда мог выключить экран. Тот же экран имел и некоторые другие назначения: так, например, Родж мог сразу же провести посетителя ко мне, затем обосноваться в кабинете Пенни и написать мне записку, которая тут же появлялась на экране передо мной — такого, например, содержания: «Зацелуйте его до смерти и ничего определенного не обещайте», или «Все, чего он на самом деле добивается — это того, чтобы его жена получила место при дворе. Пообещайте ему это и гоните прочь», или даже такие: «А с этим полегче. Он представляет «трудный» округ и гораздо умнее, чем пытается казаться. Направьте его ко мне, и я постараюсь все уладить».

Не знаю, кто же на самом деле управлял правительством. Может быть какие-нибудь высокопоставленные лица. Каждое утро на моем столе появлялась гора бумаг. Я расписывался на них бонфортовской подписью, и Пенни сразу же уносила их. Меня просто поражали размеры имперской бюрократии. Однажды перед тем как идти на какое-то собрание, Пенни решила показать мне «кусочек архива», как она выразилась — мили и мили разнообразных досье. Хранилище больше всего напоминало гигантский улей, в каждой из сот которого хранилось по микрофильму. Между стеллажами пролегали движущиеся дорожки, чтобы клерку не пришлось потратить целый день на поиски какого-нибудь одного досье.

Но Пенни заявила, что показала мне всего лишь одно из крыльев архива.

А весь архив, сказала она, занимает пещеру размером приблизительно с зал заседаний Ассамблеи. Когда я услышал это, то в глубине души порадовался, что мои занятия государственной деятельностью — явление чисто временное, можно сказать, хобби.

Встречи с людьми были неизбежным злом, а главное — совершенно бесполезным, либо сам Бонфорт принимал решения посредством Роджа, либо сам Родж. Мне оставалось только выступать с речами перед избирателями. Был пущен слух о том, что «вирусная инфекция» дала мне осложнения на сердце, и что мой личный врач порекомендовал мне на время кампании оставаться в слабом притяжении Луны. Я не хотел рисковать совершать тур по Земле, еще меньше хотелось мне прогуляться на Венеру. Ведь стоило бы мне оказаться в толпе, как фэрли-архив оказался бы бесполезен, не говоря уже о том, что я вполне мог оказаться в лапах заплечных дел мастеров из «Людей Действия» — никто из нас даже думать не хотел о том, что бы я мог рассказать если бы мне в лобные доли мозга впрыснули даже небольшую дозу неодексокаина. Я так просто боялся представить себе такое.

Квирога метался по Земле с континента на континент, выступая и по стерео и публично перед огромными толпами избирателей. Но Роджа Клифтона это совсем не беспокоило.

Он пожал плечами и заявил:

— Ну и пусть. Личными выступлениями новых голосов не получишь. От этих речей он только сам устает. На подобные встречи приходят только убежденные сторонники.

Я искренне надеялся на то, что он знает, что говорит. Кампания была довольно короткой — всего шесть недель с того момента, как Квирога подал в отставку и до грядущих выборов. Поэтому я выступал почти каждый день: иногда по всеобщей сети (в этом случае и нам и Партии Человечества выделялось строго равное время), а иногда речи записывались на пленку и прокручивались перед соответствующими собраниями избирателей. Процедура подготовки речей была разработана до мелочей: я получал первоначальный вариант речи, чаще всего от Билла, хотя я больше его не видел, и переделывал его на свой лад. Родж забирал отредактированный мной вариант и обычно он возвращался ко мне одобренным. Иногда в нем присутствовали поправки, сделанные рукой самого Бонфорта — правда почерк его был довольно неразборчив. Все написанное им самим я никогда не подвергал сомнению, хотя остальное правил безжалостно — когда говорить приходится самому, как-то сами по себе приходят в голову более живые и яркие обороты. Постепенно я начал вникать в сущность его исправлений — почти всегда он старался добиться более резких выражений — пусть они знают, что мы им спуску не дадим!

Со временем поправок стало меньше. Кажется, у меня стало получаться.

Я так до сих пор и не виделся с ним. Я чувствовал, что не смогу играть его роль, если увижу его больным и немощным. И я был не единственным из его дружной команды, кто не бывал у него: Кэнек запретил Пенни ходить к шефу — ради ее же блага. Но тогда я этого не знал. Я видел только, что она стала раздражительной, рассеянной и печальной с тех самых пор, как мы прибыли в Новую Батавию. Под глазами у нее появились круги — как у енота. Я не мог не заметить всего этого, но относил все признаки на счет кампании и тревоги за здоровье Бонфорта. Прав я был лишь отчасти. Кэнек тоже обратил на это внимание и принял меры — расспросил ее под легким гипнозом, а затем вежливо запретил ей видеться с Бонфортом до тех пор, пока я не кончу дело и не буду отправлен домой.

Бедная девочка просто-таки сходила с ума из-за того, что посещала палату, в которой лежал тяжело больной человек, которого она безнадежно любила — а затем сразу же переходила к совместной работе с человеком, который в точности походил на него, так же говорил и имел те же привычки, но находился в полном здравии. Возможно, она начинала меня ненавидеть. Добрый старый док Кэнек добрался до истоков ее недуга, сделал ей успокоительное постгипнотическое внушение и стал держать ее подальше от комнаты больного. Естественно, мне об этом никто не сказал; это было не моим делом. Но Пенни после этого постепенно стала прежней: дружелюбной и невероятно работоспособной. Пенни, которую я знал по «Тому Пэйну».

Это имело для меня колоссальное значение. Пусть хотя бы дважды, но я бы никогда не выбрался из опасных ситуаций, если бы не Пенни.

Была одна разновидность собраний, которые я вынужден был посещать — собрания исполнительного комитета избирательной кампании. Так как Партия Экспансионистов была партией меньшинства и представляла собой всего лишь наиболее многочисленную фракцию коалиции, состоящей из нескольких партий, которые объединялись только руководством и личностью Бонфорта, мне приходилось выступать на подобных собраниях вместо него и вешать лапшу на уши этим политическим примадоннам. К таким собраниям меня готовили со всей возможной тщательностью и Родж на протяжении всего собрания не отходил от меня, чтобы иметь возможность дать мне знать, если я начну отходить от темы. Но не явиться туда лично, было просто невозможно.